В доме Кловиса сегодня не ужинали. Он обещал принести съестного из города, Елена напрасно прождала его целый вечер. Кловис не возвращался. Ходили разноречивые слухи. Узнав о стычке в Байша-дос-Сапатейрос, Елена побежала на улицу. Но ей сказали, что Кловиса там не было, он отправился с другим отрядом рабочих отстаивать пекарню на шоссе Свободы. Женщина вернулась, немного успокоившись, и снова стала ждать. Детишки, все трое, бегали по комнате, играли в жмурки. Чем она их накормит? В кухне — нетопленная плита. Съестного — ни крошки. Маниоковая мука — и та кончилась. К обеду она уже попросила еды в долг у соседок, обещала отдать, когда муж вернется. Соседки сами нуждаются… На их улице живут пекари, грузчики. Они бастуют. Неловко опять просить. Что же ей с детьми делать? Сейчас забастовка. Мужчины говорят, надо помогать друг другу. Елена не осуждает забастовку, нет. Правы бастующие. Зарплата нищенская, на самое необходимое и то не хватает. Правильно делают, что прибавки просят, что не идут на работу, пока хозяева не станут платить больше. Но о будущем думать страшно. Есть уже сейчас нечего. У соседей припасы кончатся не сегодня-завтра. Где же профсоюзу взять денег, чтобы прокормить такую ораву? Продлись забастовка еще пару дней, и начнется голод. Елена подходит к окну. В дверях соседнего дома стоит Эрсидия.

— Кловис пришел?

— Нет еще, синья Эрсидия.

— Может, совсем не придет. Энрике сказал, чтобы его не ждали. Забастовка-то разрастается… мужчины должны быть на улице.

Негритянка улыбается:

— Будем ужинать без него…

И снова Эрсидия улыбнулась. Почему же Елене грустно? Ей не до смеха, она расплакалась.

Эрсидия идет к соседке.

— Что с тобой, Елена?

На кухне — нетопленная плита. Негритянка гладит подругу по волосам:

— Не огорчайся, милая, не будь дурочкой. У нас пока есть харчи, и на вас хватит. Вот выиграют они забастовку — разбогатеем.

Елена улыбнулась сквозь слезы.

Уложив детей и дождавшись, когда они заснули, Елена набрасывает на плечи шаль и отправляется на улицу Граса. Там живет дона Елена Руис, супруга хозяина. Когда-то Елена работала у них прачкой. Сеньора всегда была добра к беднякам, старалась помочь. Прачку она всерьез называла тезкой.

— Ну, тезка… Чтобы белье чистое было, как снег…

Дона Елена сама вела хозяйство, даром что богатая. Говорила — кому нечего делать, того одолевают дурные мысли. И хотя ходила хозяйка и в кино, и в гости, и на прогулки, у нее всегда хватало хлопот по дому. Муж умолял ее не заниматься хозяйством, у них ведь служанки есть, умолял не губить своей красоты и молодости на кухне — ей было двадцать два года, но дона Елена и слышать ничего не хотела.

— Если поручить все служанкам, у тебя и рубашки порядочной не будет… А потом, мне это нравится…

Муж целовал ее в щечку, и нежная пара отправлялась в кино. По дороге муж рассказывал ей о делах, с гордостью говорил об успехах «Объединенных пекарен». Хотел открыть еще одно предприятие в Итапажипе. Она улыбалась. Она восхищалась им. Какого необыкновенного человека дал ей в мужья господь бог! Руис уверял ее:

— Это ты приносишь мне счастье. Без тебя не знаю, что бы я делал…

Благодаря доне Елене Кловис устроился работать в пекарне. Прачка попросила, и на следующий же день Кловис получил место. Теперь прачка снова идет к хозяйке, которую не видела уже два года, с тех пор, как Кловис работает. Узнает ли дона Елена свою тезку?

Дона Елена сидит в гостиной, вышивает. Наверху принимает ванну муж — сегодня он вернулся домой вспотевший, грязный. Весь день он суетился, бегал, искал людей — работать в пекарнях.

Едва узнав о приходе прачки, дона Елена распоряжается, чтобы ее провели в гостиную. Бросает вышивание, которым занималась при свете керосиновой лампы. (Муж сердился: испортишь зрение, Елена…) Дона Елена улыбается женщине, которая стоит перед ней, опустив глаза:

— Наконец-то, тезка, собралась нас проведать…

— Занята я очень, дона Елена… с детьми разве найдешь время…

— Знаешь, тезка? Такой прачки, как ты, у меня больше не было…

Елена нерешительно улыбается. Дона Елена чувствует — прачка пришла с какой-то просьбой.

— Тебе что-нибудь нужно?

Елена не знает, с чего начать. Она мнется, ломает пальцы. Дона Елена спрашивает:

— Случилось что-нибудь? С детьми? С мужем?

— Слава богу, ничего пока не случилось, дона Елена… Только забастовка вот…

— Ах! Забастовка! Руис тоже страшно расстроен…

— Да ведь от него все зависит…

Дона Елена ничего не знала. Прачка рассказывает ей о жизни в предместье, о пекарях, получающих за работу гроши, о голодных семьях, о больных детях. Забастовка правильная, просят они сущие пустяки, а сейчас им совсем есть нечего. Ее детей сегодня соседка накормила, сжалилась… У других голодают дети…

Дона Елена потрясена. В глазах у нее слезы:

— Голодные дети! Не может этого быть…

Может. А одну негритянскую девочку убили сегодня полицейские во время стычки с пекарями. Это еще не все. Другие дети плачут от голода.

— Еще день, два — пойдем по миру… А ведь мы так мало просим!

Дона Елена взволнована. Она встает. Руис, конечно, ни о чем не подозревает. Если бы он это знал, он бы давно увеличил жалованье рабочим.

— Руис — такой добрый… Дона Елена ведет прачку в кухню. Собирает ей гостинцы, все самое лучшее. И еще деньгами дает двадцать мильрейсов. Женщина уходит, сгорбившись, как рабыня, плача, как рабыня. Дона Елена утешает ее:

— Не беспокойся, тезка. Я сию же минуту поговорю с Руисом. Он ничего не знает. Я расскажу ему, и он сразу повысит зарплату. Он такой добрый.

Когда жена входит в комнату, Антонио Руис, владелец «Объединенных пекарен», надевает шелковую рубашку. Его пугает выражение ее лица:

— Что с тобой, детка? — Он подходит, целует ее. — Тебе скучно? Почему ты не пошла в кино? — Руис смеется: — Забастовка отняла кино у моей ненаглядной душеньки… у моего ангела…

— Я о забастовке хочу поговорить с тобой, Руис.

— Ударилась в политику, детка?

В комнате рядом, в роскошной кроватке, среди дорогих кукол спит их дочка. Дона Елена вспоминает о голодающих детях.

— Ты должен принять их требования и дать прибавку…

Муж подпрыгивает, как ужаленный.

— Ты что? — В его голосе — резкость, которой дона Елена раньше не слышала. Он спохватывается, продолжает нежно: — Счастье мое, ты ничего в этом не понимаешь.

— Кто тебе сказал, что не понимаю? Понимаю лучше, чем ты (перед ее внутренним взором — голодные дети). Я знаю то, о чем ты даже не подозреваешь…

Дона Елена, волнуясь, передает мужу все, что рассказала ее прачка. Кончив, она торжествующе улыбается:

— Видишь, я знаю такие вещи, которые тебе и не снились. Твоя женушка прекрасно осведомлена.

— Кто тебе сказал, что я этого не знаю?

— Ты знаешь? Знаешь, и…

Дона Елена ошеломлена. Ее будто обухом по голове стукнули. У нее потемнело в глазах, голос осекся… Муж обнимает ее.

— Что ты, Лена? Да, я знаю…

— И… ты не даешь им прибивки? Это же преступление!

Удивление Руиса не наигранное — настоящее.

— Почему преступление?

Дона Елена не может прийти в себя. Она возмущена, испугана.

— По-твоему, это не преступление — допускать, чтобы эти люди, эти женщины, эти дети умирали от голода…

— Я, милая, тут не при чем. Так заведено с сотворения мира. Всегда были бедные и богатые.

— Но, Руис, ведь там голодают дети… маленькие дети… такие, как наша Ленинья… Ты представь себе: Ленинья плачет от голода! Боже мой, какой ужас…

Руис нервно ходит по комнате.

— Почему ты лезешь не в свое дело? Ты в этом не разбираешься…

— Ты такой добрый… Я думала…